Главная страница
Русская живопись
Швейцарский альбом
О художнице
Ваши отзывы

Публикации
 
"Военное образование" (приложение к "Учительской газете") № 2003г.
"ПО АЛЬПИЙСКОМУ СЛЕДУ СУВОРОВА"

Леонид ГОРОВОЙ


Ольга Калашникова вошла в художественный мир лиричными портретами, пейзажами и натюрмортами, наполненными одухотворенностью и нежностью. Поэтому цикл ее работ «Православные в Альпах», посвященный 200-летию швейцарского похода А.В. Суворова, для многих стал неожиданным. Заметим, что московская художница была единственным русским живописцем, оказавшимся в Швейцарии во время подготовки и празднования этого юбилея.


- Поездки в Швейцарию, — рассказывает Ольга Викторовна, — помогли мне прикоснуться к истории, истокам подвига русских воинов, лучше понять не только швейцарский народ, но и нас, наш характер.

Весьма поучительна творческая эволюция самой художницы, путь которой к искусству был долгим и извилистым. Известный сегодня художник-реалист, Ольга Калашникова по первому образованию... математик. Она блестяще окончила Московский авиационный институт по отделению прикладной математики. Помимо основной учебы усиленно занималась в изостудии. После института пришла в НИИ, разрабатывала алгоритмы для крылатых ракет, но живопись не оставила. Она уже захватила ее основательно.

Ольга поступила на художественно-графическое отделение педагогического института. Затем несколько лет преподавала в Московском художественном училище памяти 1905 года. Группа, которую вместе с нею вели известный живописец Михаил Кугач и скульптор и писатель Павел Чусовитин, была самой сильной в училище. Но привлекала ее не только и не столько преподавательская деятельность, сколько сама живопись, желание писать («Без запаха масла не представляю себе жизнь»).

Многолетний напряженный труд сформировал в ней профессионального живописца. Калашникова стала членом Союза художников. Желание установить прямую связь между художником и зрителем заставило ее задуматься об изобразительных средствах, о том, что — в широком понимании — делает искусство изобразительным. Оно (искусство), убеждена художница, должно изображать, а не обозначать что-то намеками или ребусами. — Меня волнует проблема ответственности художника, — признается Ольга. — Изображенное им с той или иной степенью точности начинает жить и воздействовать на зрителя. Если художник деформирует красоту Богом созданного мира (пусть это будет гротеск, метафора, назовите, как угодно), он вольно или невольно насаждает уродливое в жизнь. Поэтому я стремлюсь выбирать такие мотивы и сюжеты, в которых было бы больше красоты. Сейчас все хотят писать по-новому. А мне хочется работать так, как старые художники. Мне это близко, я училась у них видеть, чувствовать, писать. Они — моя школа.

Ольга пережила периоды увлеченности творчеством Левитана, Архипова, Нестерова, Поленова, Корина... Самый же любимый ее художник и поныне — баталист Василий Верещагин. Она считает его непревзойденным художником: «У него практически все работы гениальные, все с нервом, и при этом сердечные, объективные и мудрые. А его преданность делу, профессиональные качества — уникальны».

Закономерным итогом поисков художницы стало ее обращение к реалистической живописи. Традиции русской реалистической школы она стремится привить и своему 14-летнему сыну Егору, который учится в Московской средней художественной школе при художественном институте имени В.И.Сурикова. — Для меня главное — научить его мыслить, иметь цельный взгляд на проблему и уметь находить решение. Конечно, многое приходит с опытом. Но важно, чтобы взросление было связано с проявлением ответственности. За каждый мазок, за результат.

Сама Ольга Калашникова работает как одержимая: «Писать мне все интересно. Хочется ухватить и стихию природы, и запечатлеть человеческие переживания». На полотнах художницы — городские виды и заповедные уголки природы, величественные монастыри и лица современников. А еще — море цветов: ландыши, анютины глазки, пионы, сирень, незабудки. Она пишет так, чтобы каждый мазок, цвет были поэтичными. Поэтичны и названия ее картин: «Как тих прозрачный вечер», «Златотканые дни осени», «Сиреневое утро в Переславле».

Строкой из Тютчева Ольга назвала свою программную картину: «И то, что длилося веками, не истощилось». Именно этими мыслями и чувствами она щедро делится с посетителями выставок — московских, республиканских и международных. Ее работы представлены не только в частных коллекциях России, но и в Австрии, Англии, Израиля, Китая, Франции, ФРГ, Швейцарии, Японии и других стран.

Поворот к новой теме в творчестве художницы произошел в 1997 г., когда общественный Суворовский комитет (общественный — значит, без денег) предложил московским художникам поработать в Швейцарии. Вначале их было двое, потом Ольга осталась одна. Сейчас она сама удивляется, как ей хватило смелости и сил, без спонсорской поддержки, с одним лишь этюдником и холстами отправиться в путь, совершить свое восхождение.

Не будучи баталистом, Ольга Калашникова решила просто, точно и честно показать Швейцарию и русских людей в ней, тропы, мосты и селения, по которым проходили суворовские чудо-богатыри, места, где нашли последнее прибежище павшие в боях. И постараться передать средствами живописи то, что чувствовали там люди с равнинным восприятием природы.

— Я увлеклась темой памяти подвига русских воинов в Швейцарии, — рассказывает Ольга Викторовна, — и пыталась с документальной точностью передать обстоятельства, сопровождавшие русскую армию. Дружба с военно-исторической группой москвичей, приезжавших в Швейцарию в мундирах гренадеров и егерей, со знаменами, ружьями, под барабанный бой появлявшихся на улицах Андерматта и салютовавших на перевале Сен-Готард, помогла мне восстановить не только облик наших воинов, но и дух.

Конечно, первых туристических впечатлений для искусства мало. Чтобы понять, почувствовать, надо вглядеться, вжиться. Судьба дала художнице такую возможность. Она жила и работала в маленьких городках и деревушках. Зачастую Ольга Калашникова была там первым русским человеком, с которым общались и которого внимательно разглядывали швейцарцы, из-за фамилии считая ее родственницей конструктора знаменитого автомата. Ольге позировали священник и железнодорожный рабочий, виноградарь и скульптор, инженер и пастух, директор музея. Она познакомилась со многими людьми, которые чтят не только своих предков, но и память о великом русском полководце Суворове. И пришло то видение, к которому стремилась. — Меня не оставляло ощущение, что на многое смотрю глазами русских солдат, совершивших свое восхождение, обессмертив себя и своего полководца, — говорит художница. — Мне хотелось постичь их дух, приблизиться к уходящей от нас и нашего бытия теме, оживить человеческую память. И в то же время рассказать о настоящем.

Похоже, ей это удалось. Как отмечал заслуженный работник культуры России, кандидат искусствоведения Юрий Дюженко, ее горные ландшафты и ее портреты своею значимостью дают почувствовать присутствие героического духа наших предков. Живописные работы Ольги Калашниковой, сделанные с натуры, представлены в альбоме-монографии генерал-майора Владимира Золотарева «Генералиссимус А.В.Суворов: вершины славы». В швейцарских кантонах, где проходила армия Суворова, состоялись выставки Калашниковой «Русская традиция». С успехом прошла ее персональная выставка в Москве. Кроме того, Ольга Калашникова сняла документальный фильм о праздновании суворовского юбилея. По ее мнению, нельзя допускать, чтобы легендарного полководца вспоминали только в связи с круглой датой.

К слову, время, между тем, быстротечно: в этом году исполнится 205 лет перехода русской армии под командованием Суворова через Альпы.

Ольга Калашникова привезла из Швейцарии домой массу этюдов, по ее признанию, в надежде на счастливое продолжение этой темы в ее творческой судьбе.


 
"Московский журнал" 1997г. №6
"СПАСАЮСЬ КРАСОТОЙ"

Ольга Калашникова


Ах, как коротка жизнь
и сколько чудесного
и Божественного мы
упускаем, не замечая
их отсутствия!
(И.ИЛЬИН)

-У тебя тяжелая работа,-пожалел меня хороший и давний знакомый, большой, сильный и уверенный в себе мужчина, когда я пригласила его в свою тесную от картин и этюдов квартиру и начала показывать ему работы, вынимая их из углов и со стеллажей.

-Тяжелая? А вы взгляните...

"В поле ржи речушка василькова" – несутся над русским полем стремительные и упругие облака, а в зеленой еще ржи васильки да ромашки бегут по выпуклой земле в синюю даль. Помню я это поле, чистое, легкое, нашла его в тверском краю, под деревушкой Подол, где обосновалось много наших русских художников, а вот облака к нему «поймала» на Ярославщине. Я тогда повыше поднялась, на высокий древний зеленый вал, а там ветер круче, небесней, и зонт порывался улететь от меня, и солнце «прыгало» - то выйдет, то спрячется за облаками…

Как контраст этому лету и этому ветру ставлю перед гостем другой пейзаж – «День чудесный». Середина марта. Я тогда только что приехала из Москвы в деревню и поразилась. Какой нестерпимо белый снег! Какое чистое небо! И все вокруг – цветное, яркое, звонкое. Глаза-то мои успели привыкнуть за зиму к московским краскам: или грязь, или хищно-ядовитый цвет вывесок, рекламы и губной помады на нарумяненных лицах москвичек. А тут – первозданная красота. Глаза режет. Несколько дней ничего не вижу из-за этой рези и слез. А душа радуется: истосковалась по красоте. И такое удивительное свечение шло от снега. Я помню его;в оригинале, мне кажется, оно схвачено, а вот, вернувшись домой, пыталась повторить – не получилось.

А потом, когда снег стал таять (вот он на картине «Снег тает»), все стало другим: остатки его разлеглись по земле вокруг по-нестеровски тонких березок, готовясь отплыть навсегда с земли вверх, в тот тяжело нависающий над лесом пласт облаков, который тоже готовится к теплу: вот-вот разгорается – все быстрее раздвигаются его две половины, и нежная бирюза близкого к горизонту неба уже выглядывает в эту щель. Наверно, завтра день будет теплый, и снег вмиг растает.

И побежали дни, один удивительнее другого. И каждый у меня «записан». И все-то я могу вспомнить: как лягушки оглушали меня своим пением на опушке весеннего леса, и как сам лес растворялся в густом, теплом и влажном воздухе, как вспыхивали, начиная новый жизненный цикл, первоцветы, вдруг разворачивая свои лепестки, радуя и удивляя пронзительным стремлением земли к красоте. Как не отозваться на этот зов красоты? Как не попытаться остановить мгновение, сохранить в душе и на холсте нежный букетик ландышей, головокружительно-пылкую и пышную сирень, лиловый туман, съедающий расстояния и погружающий все в грусть, тайну и надежду…

Вынимаю и ставлю перед гостем все новые и новые картины, пейзажи, натюрморты, портреты. И вспоминаю, как писала отцветающие одуванчики на поляне, как жарко и сухо хозяйничало лето в саду. Как тих и спокоен мой Переславль-Залесский со своими устремленными к Богу храмами, увлекающими и нас за собой, как ползут по земле сумрачные тени октябрьских ранних вечеров, как светятся сквозь них силуэты церквушек…

И как здесь, на грешной земле, стоят ссутулившись столетние дома, в которых доживают свой век одинокие старушки. Хорошо еще, слава Богу, власти дрова привезли, березу да осину. «Ребяты придут, - говорит баба Дуня,- бутылку спросят и попиляют враз». И правда, пока я с красками мучилась, за пару часов ничего от этой кучи не осталось – «попиляли».

Но можно ли вообще все, что я видела и чувствовала, перенести на полотно, в иную, хотя тоже материальную, реальность, да еще так, чтобы в сознании моих зрителей вызвать то самое мое, «невещественное» чувство? Одно знаю точно: именно это чувство и водит моей рукой и сердцем. И желание у меня тоже только одно: не нарушить бы гармонии Богом созданного мира, не испортить бы его красоту слабой попыткой копирования.

Мне кажется, я вижу красоту моей земли, я живу этой красотой, но что чувствует зритель? Всякий раз дрожу, показывая свои картины: возникнет ли контакт, отзовутся ли их сердца, примут ли, поймут ли?

-Ох, тяжел труд художника,- вновь вздыхает мой гость.- Кирзовые сапоги или валенки, телогрейка, этюдник, зонт, холст на подрамнике…Тяжело…

Что ему ответишь?! Он ведь прав. Все так. Можно даже добавить: привычно ноющие плечи от того самого этюдника, километры и километры пройденных часто по распутице дорог и, конечно, ни с чем не сравнимая тоска из-за несовершенства созданного кистью. И все-таки… Каждый испытывал подобные чувства, что и я: помнит цветы, какие были только в детстве,шел именно этой тропинкой, стоял у точно таких же ворот в деревне и в провинциальном русском городке видел такой же домик – с белым первым этажом и голубым вторым. Если я помогла людям вернуться в это естественное состояние воспоминания «хорошего», чего мне еще хотеть?

Вот и гость мой сидел уже и тихо улыбался. Он почему-то вспомнил, что давно не держал в руках кисть, а ведь тоже когда-то писал. А потом, оживившись, стал рассказывать о потрясающих летних закатах на Нерли, где «самая красивая на свете сирень». Он говорил радостно, долго. Я видела, как душа его распрямилась от гнета городских забот и сердце его запело.

Художник стремится найти форму для своего произведения, адекватную идее и не разрушающую гармоничный замысел Творца. Путь этот бесконечен. Но я вступила на него и иду, узнавая себя и все крепче влюбляясь в жизнь и людей моей Родины. В ее удивительные зелено-розовые закаты под длинными ветреными облаками. В сияющие в последнем солнечном луче стволы березовой рощи. В светлые храмы и даже в темные тени за ними, вытягивающиеся по холодной засыпающей земле на целый километр. Эти тени, ложась по высокой, к вечеру остро пахучей траве, открывают мне незаметные днем тропинки.

Я многие из них прошла. А вот эта привела меня сегодня к старому монастырскому кладбищу. Каменные могильные кресты, покрытые мхом, в высокой траве почти не видны, тропинка их аккуратно обходит. Но когда вдруг замечаешь их, даже теряешься, сознавая ту суету, в которой живем. Но как из этого круга выпрыгнуть? И как передать это чувство –и вечности, и сожаления о собственной суетности?..

Но приходит утро – звонкое, ясное. В палисаднике перед домом огромные шапки пионов тяжело склонились долу, капли росы играют, переливается солнце на их лепестках и листьях. Все жужжит, чирикает, поет. Все радуются, все заняты делом. Я тоже, как бабочка, порхаю от одного цветочка к другому, трогаю, нюхаю, насыщаюсь всей этой красотой и, кажется, растворяюсь в ней.

Пора. Этюдник раскрыт. Холст натянут, давно готов к работе. Краски пахнут так «волнительно». Перекрестившись, я беру кисть.


 
"ВСТРЕЧА" 1997г. №5
"СВЕТЛАЯ КОНСТАНТА"

В.КУЗЕМЕНСКАЯ


О выставке реалистической живописи Ольги Калашниковой «На родной земле»

Открыла мне память моя
Таинственный мир соответствий,
И кружка, и стол, и скамья
Такие же точно, как в детстве.
А Тарковский


ЧТО в этой маленькой выставке – в неудобном для живописи, «неправильном» по свету зальчике Московского фонда культуры на проспекте Мира? Чем она привлекает зрителя? Почему ее книга отзывов заполнена - не отзывами даже, а длинными благодарственными письмами?

Просто русские цветы и просто русские пейзажи. Реалистическая, старомодная нынче, манера. Таких, вроде бы, цветов и таких, примерно, пейзажей на любом уличном вернисаже пруд пруди, забор городи... Они привычны, примельканы бесчисленные, более или менее талантливые римейки—повторения бесконечных цветов и деревьев, когда-либо рисованных в России...

Но - это именно, во-вторых! - что цветы и пейзажи Ольги Калашниковой талантливы, и явно более, чем менее. А во-первых, они... как бы это поточнее выразить? Они - свои, личные, и тем особенные: они - «цветы запоздалые», если вспомнить Чехова. Можно вспомнить и Пушкина - про «цветы последние», что «милей роскошных первенцев полей», и Тютчева: «О, как на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней...» Нет-нет, Ольга Калашникова еще совсем молодая, синеглазая, хрупкая женщина. Вот только художник она «запоздалый». К счастью.

Дело в том, что родившись в сказочном, царе-салтановском Переславле-Залесском, городе, где каждый житель просто из чувства патриотизма обязан уметь рисовать, она, однако, сперва полюбила стройную красоту формулы и закономерную мистику числа. И все-таки! Закончив МАИ и проработав несколько лет в прикладной к самолетостроению математике, она от числа и формулы ушла к образу и цвету, точнее - к храмам, образам и цветам. Стала художницей. И вот тогда взгляд ее, долгое время сосредоточенно погруженный в строгий черно-белый мир абстрактных исчислений, вдруг! поднявшись над ним! – встретил н е и з м е н е н н ы м , неизменным, оставленный когда-то для ученого поприща детский мир (ведь у художника, учащегося живописи с малых лет, и мир, и взгляд на него «взрослеют» вместе, одновременно с ним). Мир Ольги Калашниковой, - мир цветущих растений, - узнается твоей «детской памятью», дремавшей, оказывается, именно до сего выставочного дня, узнается немедленно. Ее цветы кажутся родными и большими, как будто приближенными, хотя тут же понимаешь, что это даже не оптическая, а некая психоиллюзия, что они просто гораздо ближе к тому, твоему, детскому - лицу, глазам, восприятию... к той - свежей и цепкой памяти. А кроме того, они так чудесно подробны в своей совершенной конструкции (во вроде бы общей, типичной для данного рода и вида... ан нет! - совершенно отдельной - но тончайшего отличия от других - расцветке, явленной в особенном рисунке прожилочек, в личной степени нежности оттенков краешков лепестков и т.д. и т.п.) - что можно уверенно говорить о цветочных «лицах», об их индивидуальных выражениях. Как, например, у желтo-синих бархатных красавиц, - анютиных глазок, - простодушно, испуганно, нервно, кокетливо столпившихся в холодной белой супнице («Анютины глазки в супнице» ).

А еще в том безгрешном детстве, кроме близкого к глазам и к душе (к глазам души!) Божьего мира, всюду и всегда, во всякой чепухе жизни, в любой ее мелочи как абсолютная чистая Радость ощущается - пусть пока неосознанное тогда - присутствие Его. И радость эта дает (давала!) ощущение светлости и легкости бытия... И вот она вновь -вспомнилась! Легка душа, легка рука художницы и легок храм-городок-монастырь, парящий , летящий меж белыми снегами и белыми облаками, «удерживаемый» при земле лишь несколькими сухими былинками, торчащими из малого сугробика, и эту самую землю как бы пунктирно обозначающими (« И, как белый Архангел, храм вздымался над грешной землей» ). Легок настолько, что едва осознаваем зрением, - деликатнейшее напоминание, воспоминание о летошном и будущем солнце - солнечный свет на крайнем правом дереве в сумрачном морозном лесу («День чудесный»).

Легка сухонькая фигурка бабушки, живущей, быть может, последние свои осенние денечки меж близким всю жизнь храмом в конце заросшей травой улицы и Храмом Небесным, ставшим близким только теперь. Ей привезли дровишек на зиму и скинули к палисаду, а она и вышла на них поглядеть («Скоро зима» ). Но, может, с дровами-то, да с Божьей помощью переживет наша бабушка зиму с чистым снежком у крыльца («Как со вечера пороша выпадала хороша»), тихим дымком из трубы, леденцовой сосулькой с крыши («Здесь русский дух»), с лошадкой у сарая («Потеплело»)... и доживет еще до весны, до ее снегуркиных подснежников («Начало весны») и мокрых, зеленоватых, русалкиных ландышков и до родной всеми своими крестиками православной души сиреньки, а потом и до лета, до совершенно новых старинных русских ромашек, васильков, колокольчиков (разные натюрморты) ... а там, глядишь, и еще до одной осени с красивыми яблочками в сухо вызолоченном осеннем саду: пепенка? ананасное? анисовое? титовка? боровинка? скрыжапель? коричневое? восковое? ростовка? райское-китайское?. ах, хорошо бы молодильное! («Яблонька») - словом, увидит она еще все то, что так щедро, истово и любовно рисует и рисует нам Ольга Калашникова.

Однако я вот все про детскость ее да про легкость, однако поговорив с художницей, знаю, что она предпочла бы в качестве определения к своим работам слово «умные», так как уважает художника думающего и ставит степень eго мастерства в прямую зависимость от eгo интеллекта. И это справедливо. Но только, пожалуй, в отношении мастерства, а не таланта, дара высшего, даваемого без предпочтений, как умному, так и вовсе простоватому, - для прославления Божьего мироустройства. А для этого достаточно чистой души и ясного взгляда, и пример тому - «наивная живопись», столь ценимая нынче во всем мире.

Но я не стану спорить с художницей и пocтaвлю ее математический ум «в плюс» к ее «детскому взгляду». Конечно же, ум и верный расчет подсказали ей идею приподнять и без тoгo легкие свои картины на «воздушной подушке» стихов-подписей (в основном, тоже «умного» поэта - Тютчева).

В похвалъное слово уму надо включить и то, что, видимо, он хранит Ольгу Калашникову от жеманной и сентиментальной красивости - неотвязной подруги женщин-художниц, пишущих цвeты и пейзажи.
Именно математический ум помогает ей мудро принимать закон: в последнем приближении к «прекрасному мгновенью», когда оно вот-вот! еще мазок, дрyroй! будет , наконец, остановлено, - расстояние до него непостижимым образом вновь увеличивается, заставляя художницу быть предельно собранной, готовой снова и снова приближаться. И цвeты ее написаны с такой высокой степенью приближенности к Замыслу, что кажется, пахнут. И пахнут именно так, как писал о цвeтax и травах в своем «Богомолье» Иван Шмелев, писатель с абсолютной «памятью детства»:

«Едем в березах.. Крyгoм благодать Господня - богатые луга с цветами, такие-то крупные ромашки и колокольчики... Все радуются! Трава-то какая сильная! И цветы по-особенному пахнут. Я нюхаю цветочки - священным пахнут».
И еще:

«... на столе у нас, в кувшине, жасмин и желтые бубенцы - Федя вчера нарвал, и целый веник шиповнику. Федя шиповник больше уважает - аромат у него духовный».
или вот:

«Стоят по лесным лужайкам, как тонкие восковые свечки, ночнушки любки, будто дымком курятся, - ладанный аромат от них (Выделено мной. - В.К).
А сто лет назад поэт Валерий' Брюсов услышал, открыл и записал в виде поэтической формулы еще один высший закон:

«Есть тонкие властительные связи
Меж контуром и запахом цвeткa...»
(«Сонет к форме»)

Контуры русских полевых, луговых, лесных, опушковых цветов просты, легки для рисования даже малому ребенку, и в основе их все вещи тоже простые, православные и вечные: крестик, колокол, солнышко, да звезда. От того и запахи - святые. И связи - властительные.

Но Ольга Калашникова, как школяр, облегченно сдавший все экзамены, от математика в себе отказывается и не склонна видеть во всем сущем Формулу, пусть даже высшего порядка. Она видит Создателя не как ученого, а как волшебника, творящего для ее глаза, для ее кисти бесконечные чудеса. Что ж, она имеет на такое видение полное право, потому что пишет по заповеданному: «Будьте, как дети...» И любит, и хочет писать детей, потому что видит в них ангелов. Надеюсь, когда-нибудь увидеть ее «детей», легких и духовных, как ее цвeты.

Я спросила у нее: «Как вы думаете, как потомки соотнесут вас, ваши картины с тем временем, в котором вы (мы) жили? По какому отличительному eгo (времени) признаку? - ведь манера ваша традиционна, без «-измов» и «-артов» , а мурава под храмом, лес на горизонте, цвeты в поле - ведь те же самые, что и века назад?»


Она ответила осторожно, сдержанно - примерно следующее: «я, правда, для себя еще не доформулировала это, но, может быть, светлая грусть - временная характеристика моих картин?..»

Возьму на себя смелость «доформулировать» математически. Светлая константа, святая постоянная русской жизни - более, на мой взгляд, подходящее определение к ее творчеству, вот что излучают ее картины.

Постоянная тихой красоты природы.
Постоянная радования любой малой малости: голубому ли - алому цвeтику, свежему ли снежку, осеннему ли деньку...

Постоянная простого и ясного мироощущения, в быту обычно выражаемая словами: «Слава Богу за все!», а в поэзии точно выраженная Николаем Рубцовым в стихотворении про «доброго Филю»:

Мир такой справедливый,
Даже нечего крыть...
- Филя! Что молчаливый? –
А о чем говорить?

Я понимаю, что слова поэта о «справедливом мире» сегодня у слишком многих вызовут лишь горькую усмешку. Но это, если смотреть на политиков или на цены. А если на небо? на храм? на зверье? на детей? на цвeты?.
P.S. Ольга Калашникова хочет видеть свoегo маленького сына xyдожником.. Ну, а пока, чтобы ynорядочить и гармонизировать широкие pазмaхи его мальчишечьей души, учит его математике...

******Ольга Викторовна Калашникова, член Московского Союза художников, участница московских, республиканскux и групповых выставок, член объединения художников-реалистов «Москворечье». Работы ее представлены в частных коллекциях не только России, но и Австрии, Англии, Израиля, Китая, Франции, ФРГ, Японии и др. стран.


В КУЗЕМЕНСКАЯ


"Красная звезда" 28 Декабря 2001 года
"АЛЬПИЙСКАЯ БАЛЛАДА" ОЛЬГИ КАЛАШНИКОВОЙ

Геннадий МИРАНОВИЧ, "Красная звезда".


"На подступах к Сен-Готарду", "Егерь московского полка", "Барабанщик"... Наверное, для многих поклонников таланта московской художницы Ольги Калашниковой эти и другие "военизированные" этюды из ее швейцарского альбома оказались неожиданными: ведь она не баталист. И, действительно, остается только удивляться тому, с какой душевной теплотой и документальной точностью эта представительница нынешнего поколения мастеров кисти сумела в деталях передать нам обстоятельства, сопровождавшие русскую армию в ее Швейцарском походе 200 лет назад.
Впрочем, многое проясняется, когда знакомишься с творческой биографией художницы. Оказывается, окончательно увлечение живописью захватило Ольгу уже после того, как она, выпускница Московского авиационного института по отделению прикладной математики, поработала в области... системного обеспечения крылатых ракет. Приходилось бывать и на полигонах. Так что военная тематика не чужда Калашниковой. И вполне естественно, что, по счастливой случайности оказавшись в Швейцарии в 1999 году, когда там проходили торжества, посвященные двухсотлетию знаменитого похода А.В.Суворова, она загорелась желанием внести свой вклад в альпиниаду.
- Меня не оставляло ощущение, - вспоминает Ольга Викторовна это свое паломничество в Альпы, - что на многое смотрю глазами тех русских солдат, которые совершили здесь подвиг два столетия назад, обессмертив себя и своего великого полководца. Принимавший участие в юбилейных торжествах митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим правильно сказал: "Суворов - это Россия, символ ее невероятного духа..." Вот этот суворовский дух России мне и хотелось показать...

На снимке: "Русский чудо-богатырь" Ольги КАЛАШНИКОВОЙ.

НАШ АДРЕС:redstar@mail.cnt.ru
Ccылки на другие страницы

Главная страница
Русская живопись
Швейцарский альбом
О художнице
Ваши отзывы


Сайт управляется системой uCoz